Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа

«Кто теперь осмелится сказать, что я не умею вести дела?!… Нет, даже не так! Кто посмеет возразить, что дела мои не угодны Богу, если всё складывается, как надо, стоит мне начать действовать!».

Он открыто засмеялся, удивляя рыцарей, посланных с ним Ришемоном для охраны, и подставил лицо тёплому ветру, уже несущему первые осенние запахи.

Ла Тремуй возвращался в Бурже к дофину, как и мечтал – неприкасаемым, неизгоняемым и крайне желанным доверителем по делу младшего герцога Бретонского, который готов был заменить погибшего д’Аркура на должности командующего. Возвращался, одетый подчёркнуто-траурно, по случаю смерти драгоценной супруги Жанны, из-за болезни которой он так долго не мог служить своему дофину. Но теперь… О! Теперь он готов послужить не хуже иных-прочих, а то и лучше, потому что никому, даже всесильной герцогине Анжуйской, не удалось пока заполучить для дофина ни одного из герцогов Бретонских даже для серьёзных переговоров. А он, Ла Тремуй, везёт сейчас сразу конкретное согласие на службу!

Ла Тремуй пришпорил коня. Да, конечно, разгром при Вернейле – событие ужасное, многим напомнившее Азенкур. Семь тысяч убитых, при том, что англичане потеряли всего тысячу. Полегло почти всё высшее военное командование дофина и Дуглас со своими шотландцами. Ужасно! Без сомнения, ужасно! Но… Нельзя же скорбеть об этом вечно. Как раз сейчас дофину, как никогда, нужны свежие силы, и не только на поле брани. А ему, Ла Тремую, не требуется даже плести интриги против несчастного д’Аркура, который покинул этот мир так же своевременно, как и драгоценная Жанна…

«Что поделать, – лицемерно вздохнул про себя Ла Тремуй, – Господь наделил меня талантом царедворца. Не пропадать же этому таланту в глуши, только потому что я не нравлюсь её светлости, Иоланде Анжуйской, и вынужден пробиваться к трону, как умею. Но, ничего, теперь мадам придётся потесниться и признать моё существование при дворе, потому что скоро я стану полезен не только своей ловкостью, но и теми богатствами, которые принесёет мне вместе с собой мадам Катрин!».

В том, что возлюбленная не откажется пойти с ним под венец после смерти мужа, Ла Тремуй не сомневался. Он знал, что, устранив де Жиака, принесёт на алтарь этой сделки то, что мадам Катрин ценит больше любви и даже больше, чем солидное состояние – он принесёт власть. Ту, единственную, которая позволяет передвигать людей с белых клеток на чёрные, и обратно, на той шахматной доске, за которой с противоположной стороны сидит сама Судьба. Никакие деньги и родственные связи такой власти не дадут. Только ум и тот особый талант, которого у Ла Тремуя в избытке.

«Потерпите совсем немного, моя драгоценная, моя возлюбленная, моя Катрин! С деньгами вашего мужа и собственным умом, я потесню возле трона герцогиню Анжуйскую и расчищу место для нас! А когда Артюр де Ришемон заставит регента признать права дофина, вы и только вы станете первой дамой при дворе, который я создам, чтобы ослепить его вашей красотой!».

Попасть к дофину теперь оказалось куда легче, чем в прошлый раз. Гербы на доспехах рыцарей, сопровождавших Ла Тремуя, и охранная грамота от герцога Артюра, сделали своё дело и при въезде в город, и при въезде в замок, и в приёмной дофина, где народу толпилось куда больше, чем в прежние времена.

Дожидаясь, когда о них объявят, Ла Тремуй заметил заплаканную герцогиню Алансонскую, которая изо всех сил старалась удерживать спокойное выражение лица, слушая де Ре, который что-то говорил ей, то прижимая сжатую в кулак руку с груди, то отводя её в сторону, короткими, рубящими движениями. С лицом, переполненным скорбью, Ла Тремуй заскользил к герцогине через весь зал и, согнувшись в поклоне, принёс свои соболезнования в связи со смертью её шурина и пленением сына. Несчастная женщина, потратившая все силы на то, чтобы не разрыдаться, еле-еле смогла ответить. Зато де Ре просто полыхал негодованием! Сам он при Вернейле не был – сначала сопровождал Жана Бастарда в Орлеан, потом участвовал в рейдах на юге, в районе Луары. Но страшная новость заставила его примчаться к дофину и требовать отправить туда, где он сможет встретиться с Бэдфордом лицом к лицу!

– Двести тысяч золотых салю выкупа! И это при том, что герцогство Алансонское он давно прибрал к рукам, – почти шипел де Ре, зло стреляя глазами по залу. – Да здесь и пяти людей не наберется, способных выплатить такую сумму!

– Я найду деньги, – негнущимися губами проговорила герцогиня. – Я обязана выкупить своего сына.

– Не только вы, мадам! – пылко воскликнул Ла Тремуй. – Приняв на себя корону, наш дофин принял и всё обязанности, с ней возлагаемые… Мы все теперь его дети, и он поможет вам, вот увидите! А я, со своей стороны, обещаю этому поспособствовать.

– Вы? – с лёгким высокомерием спросил де Ре. – Вас давно не было видно при дворе, сударь. Думаете, такие отлучки легко прощаются?

Ла Тремуй вздохнул и положил руку на грудь, где красовалась траурная лента вдовца.

– Скорбные семейные дела не позволяли мне… Но сегодня, в этот горький для всех час, я прибыл, чтобы снова служить своему королю!

– Пылкие речи, – усмехнулся де Ре. – Сейчас, это последнее, что ему нужно.

– Я привёз не только пылкие речи, но и новости от мессира де Ришемон, – как бы, между прочим, сказал Ла Тремуй, оглядываясь на двери в комнаты дофина, из которых только что вышел и теперь озирался по сторонам герольд.

Глаза де Ре сверкнули любопытством.

– Если новости те, о которых я думаю, то вам тут будут рады.

– Мне тут будут рады, – самодовольно ответил Ла Тремуй.

И, поклонившись герцогине, величаво двинулся навстречу герольду.

В комнате, где дофин принимал посетителей, несмотря на тёплые дни, был растоплен камин. Простудившийся накануне Шарль, зябко кутался возле него в меха. А поодаль, возле оконной ниши… О, Господи! Ла Тремуй чуть не споткнулся на ровном месте!.. Там стояли и о чём-то озабоченно переговаривались, герцогиня Анжуйская и Жан Бретонский, собственной персоной!

Как только Ла Тремуй вошел, герцогиня бросила на него взгляд, в котором явственно читалось: «Какой чёрт тебя сюда принес?!», но тут же снова повернулась к герцогу, внимательно слушая, что он ей говорил.

– Рад видеть вас, Ла Тремуй, – откашлявшись, сказал Шарль. – Слышал, у вас в семье горе.

Ла Тремуй упал на колено.

– Сегодня у нас у всех горе, ваше величество. И я приехал в вам не за утешением в своей беде, а чтобы принести утешение в нашей общей… Его светлость Артюр де Ришемон почтил меня особым доверием сообщить вам о его расположении… Впрочем, – Ла Тремуй бросил короткий взгляд на Жана Бретонского, – кажется, для вас, сир, это уже не новость.

– Да, – кивнул Шарль, запахиваясь плотнее. – Я уже назначил Ришемона своим коннетаблем. Но вам, всё равно, рад. Можете остаться при моём дворе, должность я вам подыщу.

– Благодарю, ваше величество.

Слегка разочарованный тем, что всё прошло далеко не так эффектно, как хотелось, Ла Тремуй приблизился к протянутой руке Шарля и, целуя её, бросил осторожный взгляд на герцогиню. Но мадам Иоланда только хмуро посмотрела в их сторону, не прерывая своей беседы с герцогом.

– Её светлость тоже потеряла кого-то при Вернейле? – тихо спросил Ла Тремуй.

– Нет…

Шарль снова закашлялся, потом вытер рот платком и зло сообщил:

– Матушка получила официальное требование вернуть Анжу английской короне.

Нанси

Тайное хранилище в библиотеке представляло собой низенькую комнатку под арочным сводом, заставленную сундуками, ларцами и несколькими реликвариями. Самые древние, как сундуки, так и реликварии, отличались более грубой работой в своих отделках, но те, что были новее, поражали воображение, как богатством украшений, так и тонкостью их исполнения.

Сюда, ушедший, наконец, в отставку, Карл Лотарингский привёл своего зятя Рене, чтобы обсудить вопрос чрезвычайно важный и, более чем, секретный.

– Даже не знаю, что ещё можно предложить твоей матушке, – ворчал Карл, рассматривая реликварии. – Палец Людовика Святого она отвергла. Части Животворящего Креста и Святой гвоздь – заметь, подлинный! – тоже. Про часть губки со святой кровью и наконечник копья Лонгина сказала, что таких реликвий у всех полным-полно… А здесь, между прочим, наконечник копья самый, что ни на есть, подлинный! С того самого древка, которое Баязет прислал папе Иннокентию Восьмому…

– А как же то, которое получил король Людовик? – спросил Рене.

Герцог с укором посмотрел на зятя.

– Ты очень невнимательно читал историю ордена, мой дорогой. Если помнишь, из Иерусалима перед самым нападением сарацинов копьё перевезли в Антиохию. А где проходило то заседание Приората, на котором Братство Ормуса и Гуго де Пейн, как первый Великий Магистр Храма, постановили, что святые реликвии не должны подвергаться случайностям, которые несут войны, смены королей и пап, равно как и подвергаться всем тем неприятностям, которые порождают угодничество, предательство или страх?..